Сергей Стаховский: Я абсолютно толерантно отношусь ко всему

— Для убивания своего времени, если честно. Это неоплачиваемая должность, волонтерская. Все сложилось достаточно просто — я постоянно нагнетал на встречах игроков. Каждый год в Австралии есть обязательный place of meeting, на который сходятся все игроки. Нам представляют достижения за прошлый год и рассказывают, что будет дальше. Я с математикой и с логикой дружил, поэтому никогда не мог свести, почему при таких заработках турниров «Большого шлема», ATP, при таких посещаемостях игроки получают достаточно маленькие ставки. Если смотреть с 2001 по 2010 год разница призовых всего 3% на турнирах ATP. На турнирах «Большого шлема» было чуть больше, но это из-за того, что эти деньги шли победителям. С этого все пошло. И потом, когда на Уимблдоне выбирают игроки представителей council, ко мне пришли и сказали: «Если ты такой умный, так иди и представляй». А здесь уже нужно было либо молчать всю жизнь, либо идти представлять. Я сказал: «Если вы проголосуете, я пойду». Два раза проголосовали, но, думаю, третий раз я не пойду, уже энергии нет.

— Теоретически я могу попасть в структуру ATP, но со стороны игроков. У нас структура простая, 10 человек, которые представляют игроков, мы передаем свои пожелания. Есть три человека, которые представляют нас в ATP. ATP — это ассоциация игроков, но и турниров. Есть три представителя турниров, три представителя игроков и президент. В представители игроков я попасть могу, но в другие сферы со стороны турниров я не попаду, поскольку они меня уж больно не любят.

— Это элементарно. Любой турнир работает как бизнес-проект, где зарабатывают деньги. Чем меньше они заплатят теннисистам, тем больше они заработают. Вот и все.

— Ваша позиция по поводу призовых женщинам-теннисисткам и мужчинам-теннисисткам?
— А почему тогда девочка, которая стоит в топ-500, не зарабатывает столько же, как  игрок топ-30, если она тренируется столько же? Почему игроки, скажем, черкасского «Днепра» не зарабатывают столько, сколько «Барселона»? Они же проводят те же два матча в неделю, те же 90 минут. Почему игроки киевского «Динамо» не зарабатывают, как мюнхенская «Бавария»?

— Там же спонсорские контракты, прибыль от продажи телеправ и многое другое…

— Правильно. А теперь переходим на ATP и WTA. Почему билеты на «Больших шлемах» на мужской финал стоят на 40% дороже, чем женский? Почему билеты на мужской финал можно приобрести только вместе с билетами на женский? Если есть какой-то продукт, который люди хотят, они за него платят. На данный момент мое мнение, которое подтверждено определенными маркетинговыми фактами, что продукт ATP намного лучше продукта WTA. А получаем мы одинаково. Я не говорю, что женщины должны получать меньше. Я считаю, что женщины тоже сейчас недополучают на «Больших шлемах». Но мы не можем привязывать себя к призовым женщин. Если быть откровенным, все призовые, которые мы в этом году подняли, сделали за счет игроков ATP, которые просто стали в определенную позицию и сказали, что так несерьезно. И эти призовые поднялись только на 50%, потому что они нам всегда говорили: «Если мы поднимаем вам, мы должны поднять и женщинам». Я буду рад, если женщины будут получать большие деньги, но я не понимаю, почему мы должны зарабатывать одинаково при наличии разного продукта. Почему футбольные сборные женские не зарабатывают столько же, сколько мужские?

— Мы же и говорим о популярности. А популярность достаточно легко просмотреть на тех же турнирах WTA и ATP в соотношении зрителей на трибунах.

— А когда Серена проиграла? Расскажу вам одну историю. У нас когда-то на Уимблдоне была лотерея. Поскольку маленький стадион, игрокам разрешали покупать билеты для своих друзей. Ты выиграл — у тебя было право купить. Один год я выиграл на полуфинал мужской, финал женский и финал мужской. Это был тот год, когда Энди Маррей вошел в финал. Я отдал эти билеты своему знакомому. Билеты я купил за 320 фунтов каждый. Мне предлагали 17 тысяч фунтов за билет. Событие такое, как Серена может выиграть четыре «Больших шлема» в один год. Событие такое, как Энди Маррей впервые выиграет Уимблдон. Это события из ряда вон выходящие, которые, понятное дело, поднимают ажиотаж и цены. Но это ничего не меняет. Те же Серена Уильямс, Шарапова всегда рассказывают: «Если выйду я и Жиль Симон, на моем корте будет больше зрителей». Да. но если выйдет Серена Уильямс и Роджер Федерер с Джоковичем, то на каком корте будет больше зрителей? Я считаю, что последние восемь-девять лет ATP намного стабильней и выдает лучший продукт, чем WTA.

— Англия у нас из ряда вон выходящая, с огромными бюджетами не способна создать никого, кроме Энди Маррея. Франция, Австралия. Через несколько лет Австралия будет очень опасной страной — с огромным количеством хороших теннисистов. У Франции то же самое, я достаточно часто тренируюсь в Париже. У них огромное количество молодых теннисистов, кто-нибудь, да заиграет. Испания, поскольку там традиции очень глубокие. Америка – я бы не сказал, хотя сейчас там что-то рисуется, но у них нет системы, которая есть во Франции и в Австралии. Нельзя говорить, что Сербия успешна, поскольку у них пока только Джокович и Троицкий. Мы говорим о странах, которые постоянно будут приводить кого-то на рынок. А скорее всего, это будет та же Австралия. Китай, я думаю, не сможет никого привести. У Германии был  большой спад, но сейчас у них пошла новая структура, новый стимул. Поэтому, может быть, Германия. То есть в европейских странах теннис на достаточно высоком уровне, хорошо финансируется почти везде. В Англии он финансируется фантастически, но нет результата.

— Про теннисисток и теннисистов я знаю достаточно мало, поскольку бываю здесь мало, а для этого нужно пересекаться. Хотя завтра лечу в Харьков, где молодые будут играть. Это всегда надо смотреть. Конечно же, интересно. И хотелось бы, чтобы они были. Несколько лет назад у нас был Манафов, молодой. Хотелось, чтобы он раскрылся, но, к сожалению, пока у него это не получается. Всегда будут дети, которые будут заниматься теннисом, будут хотеть и верить. Просто в определенный момент им надо помочь. Федерация, государство должно этим заниматься. Если они не смогут им помочь, скажем, с 14 до 18 лет, чтобы дать шанс им раскрыться и самим попробовать поиграть в туре, то в будущем будет трудно. Если нет инфраструктуры, помощи, это неподъемный вид спорта для родителей. Если у Вас родители миллионеры, то да. Но тогда где мотивация у игрока, если у него все есть, ему ничего не надо?

— «Фьючерсы» — это тяжело. То есть нужно как можно быстрее пытаться сделать шаг в тур, а шаг в тур делают только через «челленджер».

— Нас пока что. Вы знаете, как было хорошо шесть лет назад, когда были Долгополов, я, Марченко, Бубка. У нас была самая молодая сборная в Европе. Но плохо то, что она не поменялась. Пока что я не вижу, кем заменить нас. Возможно, хорошо, что я этого не вижу. Просто я редко бываю здесь, поэтому не вижу детей. Я уверен в том, что у нас есть огромное количество молодежи, которая занимается теннисом, просто я ее не вижу. Хотелось бы увидеть.

— Я всегда стараюсь строить график вокруг того, что я играю за сборную. Да, иногда бывают форс-мажоры — когда сезон складывается не так, как ты хочешь. Достаточно тяжело и играть за сборную, и исправлять свои «косяки». Всегда у меня график начинается с того, что за сборную я играю. Я сыграл 11 лет. К сожалению, пропустил один матч. Но не хочу на этом останавливаться. Когда я начал играть Кубок Дэвиса в 2004-м году, я поставил цель: выйти в мировую группу. Мы три раза стучались в эти двери. Надеемся, что в четвертый раз они все-таки откроются.

— Как можно отреагировать на правду — что Бельгия находится на самом высшем уровне туристической угрозы. А они проводят там мероприятие, которое посещает 15 тысяч зрителей. Слава Богу, что ничего не случилось, но это было опасно.

— ITF — это организация, которая должна развивать вид спорта, будет лидирующей в мире. А на самом деле это огромный динозавр, который не готов отпустить все плохие вещи, которые в нем есть. Может быть, некоторые традиционные вещи, которые нужно менять, поскольку мир не стоит на месте. Поскольку они это все тащат за собой, они не способны развивать теннис так, как они должны были бы это делать.

— Формат Кубка Дэвиса. К примеру, проводить его раз в два года, а не каждый год. Причем матчи будут на протяжении двух лет. «Фьючерсам» призовые не поднимались с 1998-го года. Играть «фьючерсы» в прибыль нереально, в ноль — нереально. Все теннисисты, которые играют «фьючерсы», играют в минус, причем большой. Выигрывая десять тысяч, ты зарабатываешь 800 долларов за неделю, а гостиница стоит минимум 100 долларов в день. Это просто ступень, через которую ты должен быстро перешагнуть, чтобы перейти в «челленджер». У них огромное количество денег, они проводят около двух тысяч «фьючерсов» во всем мире в год. Зачем две тысячи, если никто не зарабатывает? Сделайте одну тысячу, но удвойте призовые. Много вещей, которые с приходом нового президента, я надеюсь, изменятся.

— Я не могу отвечать на вопросы за него. Я знаю, насколько тяжело ему далось, в этом году у него была тяжелая операция. Из-за того, что он начал играть, пошло повреждение, было много проблем. Возвращение, я думаю, будет достаточно тяжелым. Если ставить на весы риск того, что у него может случиться серьезная травма, которая впоследствии будет визуально видна в его походке или в его передвижении, то, конечно же, это очень рискованное дело. Очень жаль. Он настолько горел вернуться на корт, настолько ускорил, что тело было к этому не готово. Если бы он подождал не год, а полтора-два, полноценно вышел и начал играть, то он вполне мог бы хорошо играть сейчас. Но, поскольку он это все ускорил, он не долечил свое тело, и оно сейчас дало серьезный сбой. Это мое мнение.

— Я не знаю всех нюансов его истории болезни, но я понимаю, что это является одной из причин того, что он сейчас не особо старается выходить на корт.

— «Динамо с Днепра».

— Я и прошлому сезону радовался, и нынешнему. Дай Бог, чтобы и Лига чемпионов была успешной для них, хотя при пустых трибунах…

— Да, шумихи было много.

— Это написали абсолютно не в том контексте, в котором я это говорил. Я никогда не имел проблем с людьми другой сексуальной ориентации. За три недели до выхода этого фантастического интервью у нас в Киеве был гей-парад, который «Правый сектор» разогнал с криками, драками. Это неправильно, потому что каждый человек имеет право на самовыражение. Я же никогда летом не бегу бить человека, если он вышел в носках и сандалях. Это портит моему ребенку психику. Или когда кто-то стоит с бутылкой пива, я же тоже его не бью за то, что он пьет алкоголь перед моими детьми. Для меня это достаточно сумасшедшие вещи. Если человек нетрадиционной ориентации, это его дело. При чем здесь я? Не мне их осуждать. Факт того, что моя дочь не будет играть в теннис и то, что это связано с этим — нонсенс. Поскольку я 20 лет прожил на чемоданах, я достаточно трезво могу сказать, что эта жизнь не такая легкая, не такая веселая. Нет постоянных друзей, нет нормальной жизни, постоянный стресс — думаю о том, что нужно побеждать, чтобы окупаться. Я не хочу, чтобы мои дети прожили такую жизнь, как я. Я благодарен спорту за то, что он показал мне мир, дал возможность заработать, но я хотел бы, чтобы мои дети больше читали, закончили хороший университет, реализовали себя в чем-то другом, занимались искусством. Возможно, они будут играть в теннис, я же не буду им запрещать. Но я для своих детей не хотел бы той тяжелой дороги и того риска, через которые прошел я.

— Не было ничего серьезного. Если бы я постоянно высказывался, они, может быть, и отреагировали бы как-то. А поскольку они понимали, что это интервью, наверное, исказилось, то как они могли отреагировать? Да, Навратилова писала в Twitter, что мы встретимся, посидим. Я ей предлагал на US Open встретиться, но она так и не ответила. Если человек хочет меня настолько изменить, то зачем заниматься популизмом в Twitter и рассказывать, что она со мной поужинает, если она со мной отказывается ужинать? Если бы я имел что-то против них, я бы не говорил, что я толерантен. Я абсолютно толерантно отношусь ко всему, поскольку каждый — человек, мы все равны. Да, у нас разный материальный статус, семейный статус, вера, цвет кожи, но по факту мы все люди, у которых течет кровь, бьется сердце, которые умеют разговаривать. Мы все равны перед Богом, поэтому я не вижу никакой разницы в том, традиционной ориентации человек или нет. Два дня назад я летел из Бордо и читал интервью талантливой молодой американской балерины, которая выступает в Голландском национальном театре оперы и балета. Она родилась в Сьерра-Леоне, в возрасте трех лет у нее погибли родители, ее адаптировала американская семья, вырастила, и вот она танцует. Она — афроамериканка. В журналах обычно выводят цитаты, и вот была ее цитата о том, что она очень приветствовала бы, если бы было больше афроамериканцев, азиатов в балете, а не только каста белых. Меня фраза «каста белых»… Почему это мы белые? Это не расизм разве — когда нас называют белыми? Это воспринимается иначе. У людей, которые устроили на меня ловлю и атаки, такое ощущение, что, когда ты говоришь это для них, то это нормально — когда ты их защищаешь. А когда кто-то скажет что-то против них, они начинают агрессивно реагировать: ты не такой, ты не толерантный. Я в принципе толерантный.

— Те, в которых я ничего не понимаю.

— Twitter — это платформа, где ты можешь высказать свои мысли, свою точку зрения. Это моя точка зрения. Когда мне кто-то другой пишет свою точку зрения, я могу с ним поспорить, опровергнуть, но это его точка зрения, которую я уважаю. К сожалению, в Twitter начали появляться агрессивно настроенные люди, и не только в Twitter, в особенности — после некоторых проигранных матчей. Это платформа, где я могу просто высказать свое мнение. Да, у меня есть высказывания и на политические темы, и на многие другие. Но это моя точка зрения, которую я имею право высказать. Да, возможно, я не настолько глубоко знаю направление, но это моя поверхностная точка зрения или внутренне чувство. Но я готов поменять свое мнение.

— Важна критика семьи и жены. Для меня самое главное — семья. Мы все можем иметь огромное количество друзей, знакомых, но в конечном итоге для нас важна семья. Для меня важна критика семьи, жены, детей в будущем и всех близких.

— Уже разговаривает, но не критикует, слава Богу. (смеется)

— Да.

— Все, где есть мяч: баскетбол, футбол, сквош, настольные теннис. Люблю плавать, поскольку мне это хорошо делать для спины. Бег. Раньше, когда я был моложе, я играл во все эти виды спорта, встречались три-четыре раза в неделю, играли в футбол, в баскетбол. Но поскольку сейчас это травматично, то опасно.

— То, что было на Уимблдоне, конечно, ушло. Есть еще определенный дискомфорт, но при хорошей разминке и хорошем удержании состояния оно все достаточно безболезненно.

— Команда состоит из двух человек — тренер по общей физической подготовке и Фабрис Санторо, который является у меня теннисным тренером. Иногда жена, но в ближайшее время, я думаю, она не сможет. Мы просто выработали определенную систему, как подходить к матчам так, чтобы не было каких-то осложнений. Конечно, теннисный матч — это непредсказуемые нагрузки, движения, поэтому всегда возможна какая-то травма, от этого никто не застрахован. Но мы нашли ключ, который работает, подготавливает меня к тренировочному режиму, турнирному режиму. На все есть какие-то свои подходы.

— Если честно, я этого не почувствовал. Не знаю, являюсь я таким или нет. Это не я решаю, а наши граждане. Я считаю, что я делаю то, что на моем месте делал бы любой другой гражданин Украины.

— Это спасибо людям, которые такое пишут. Я себя оплотом и героем нации, конечно, не считаю. Есть другие герои — которые защищают нас и которые, к сожалению, положили жизнь за нас. Они — настоящие герои. А мы — люди, которые благодаря им могут нормально жить и заниматься своим делом.

— Насколько это финансово позволяет бюджет семьи, насколько это позволяет время. Я пытаюсь действовать во всех направлениях…

— Когда я читаю, то ощущение, что перемены есть. Когда приезжаю — особо не вижу, поскольку люди все так же хаотично ездят по дорогам, все так же непонятно паркуются. С направлением контрабанды стало жестче, что уже приятно. Что-то провести и с кем-то договориться стало трудно.

— На людей, которых я не знаю, это распространяется. Зато намного чаще я начал слышать украинскую речь. Люди за границей стали чаще говорить на своем языке, это приятно.

— Да данном этапе — харьковчанин. Но я за Кернеса не голосовал.

— Но если бы я был, то голосовал бы за Сапронова. Точно не за Кернеса. Здесь даже дело не в спонсорстве. Я просто знаю его достаточно давно и понимаю разницу между его ценностями и ценностями господина Кернеса.

— Если пресса будет задавать такие вопросы, то да. Я же не могу просто прийти и сказать. Это не просто смешно, это ужасно. Это был тот же подход, что и с футбольной командой харьковчан. К господину Ярославскому пришел тот же городской совет, тот же мэр и сказал: «Футбольное поле вообще наше». Процесс всего этого настолько абсурдный… Они не имеет ни морального, ни легального подтекста, и становится страшно, насколько наша страна является не правовой. Никакая договоренность, никакой официальный документ не является реальным в этой стране. Конечно, если с Superior что-то случится, если город каким-то образом вернет себе права на гольф-поле, я, вполне возможно, буду принимать радикальные меры, поскольку я не понимаю спортивный объект, который работает в убыток. Человек платит людям зарплату (около двухсот человек персонала на этой территории), он создал объект в Харькове, аналогов которого нет нигде в Украине. Это, наверное, по-нашему — взять и разрушить. Если не мое, а чужое, то лучше разрушить, чем дать кому-то развиваться.

— Вы подписали петицию Президенту Украины, дабы сохранить Superior?

— Уже да. Вчера вечером занимался этим. Но что-то мало подписчиков, давайте больше. Я просто был на этом поле достаточно часто. Там могли стоять какие-то многоэтажки. Там нет многоэтажек, там реально полузаповедник, парк. Вход абсолютно свободный, там нет секьюрити на входе, которые Вас не впустят. Можно зайти, смотреть. В чем суть этого подхода? Месть, это понятно. Но зачем мстить? Городу от этого буде только хуже.

— Чешским, словацким, хотя они похожи. Украинским, русским и английским. Достаточно много понимаю по-французски, пытаюсь говорить, но это еще требует времени.

— З родиною. Коли питають українською — я відповідаю українською.

— Так.

— Так, але моя мати вчила українську і батько вчив. Він працював і працює лікарем, він жив в Україні, тому потрібно було розмовляти українькою мовою. Він вчив і зараз розмовляє українською. Усі, крім середнього брата, розмовляють українською, бо він досить рано поїхав до Чехії. Він розмовляє чеською, а з українською мовою у нього є проблеми.

— Месяц назад я посетил библиотеку Петлюры в Париже, и мне там подарили одну из последних книг Петлюры. Она маленькая, больше как буклет, поэтому мне удалось ее прочитать, она на украинском языке. После этого я закончил читать автобиографию Черчилля. Сейчас я прочитал Сергея Жадана, маленькое собрание сочинений. Сейчас хочу купить побольше, приехал в Киев за книжными покупками.

— Как дочери без детских книжек?

— Когда бываю дома, то да.

— Тяжело. Чем дальше — тем тяжелее. Старшая дочь уже в таком возрасте, что понимает, когда ты уходишь, когда ты приходишь, хочет к папе. Уезжать становится все тяжелее и тяжелее.

Беседовала Татьяна ЯЩУК, текстовая версия — Дария ОДАРЧЕНКО